Вечерами в узких улочках большого города, когда солнце клонилось к закату и облака золотом сияли меж печными трубами, частенько то одному, то другому случалось услыхать странный звук, точно гул церковного колокола, но слышно его было лишь мгновение, ведь кругом громыхали экипажи и телеги, кричал народ, а это мешает сосредоточиться.
— Вечерний колокол звонит! — говорили горожане. — Солнце заходит.
Тем, кто выходил за городские ворота, где дома стояли дальше один от другого, разделенные садами и небольшими пашнями, вечернее небо виделось еще краше и колокол слышался куда отчетливее — звуки словно долетали из церкви, спрятанной в глубине тихого благоуханного леса, и народ глядел в ту сторону с видом торжественным и серьезным... Шли годы, и вот один горожанин сказал другому:
— Может, в лесу, и правда, есть церковь? Звук-то у колокола чудо какой красивый, надо бы нам пойти да поглядеть на него поближе.
Сказано — сделано. Богачи ехали в экипажах, бедняки шли пешком, но дорога оказалась на удивление долгой, и, добравшись до ивовой рощи у опушки леса, путники сели отдохнуть и, любуясь длинными плакучими ветвями, думали, что вправду очутились на лоне природы. Из города приехал кондитер, раскинул свою палатку, потом приехал другой, тоже раскинул палатку и прямо над нею повесил колокол, просмоленный, чтоб дождя не боялся, и к тому же без языка. Под вечер, когда люди потянулись домой, они говорили, что все было необычайно романтично, куда лучше какого-нибудь городского чаепития. Трое уверяли, что прошли лес насквозь, из конца в конец, и все время слышали удивительный колокол, только звук доносился вроде как из города; один даже песню об этом сложил и сказал, что колокол звучал словно голос матери, которая беседует с милым, умным ребенком, и не было мелодии прекрасней, чем звон этого колокола.
Тамошний король тоже заинтересовался и обещал тому, кто сумеет установить источник звука, титул Вселенского Звонаря, пусть даже это окажется вовсе не колокол.
Многие тогда хаживали в лес ради этой награды, но только один воротился домой с каким-никаким объяснением. В самую глушь никто, и он в том числе, не забирался, однако он все ж таки сказал, что колокольный звук производит огромная сова, что живет в дуплистом дереве, этакая вот премудрая птица, она-то частенько и билась головою об дерево, правда, сказать точно, шел ли звук от ее головы или от дуплистого ствола, он пока не мог, однако титул Вселенского Звонаря все равно получил и каждый год писал о сове небольшой трактат. Но знаний про колокол от этого ничуть не прибавилось.
И вот как-то раз была в церкви конфирмация. Священник произнес красивую, проникновенную речь. Конфирманты необычайно растрогались, для них этот день имел огромное значение, из детей они разом становились взрослыми людьми, детская душа как бы переливалась в более разумную личность. Погода стояла чудесная, сияло солнце, конфирманты вышли за городскую черту, а из леса на удивление громко донесся звон неведомого большого колокола. И тотчас им очень захотелось отправиться туда, всем, кроме троих. Одна спешила домой примерить бальное платье, потому что шили это платье для сегодняшнего бала, который устраивали в честь конфирмантов, а стало быть, и в честь ее, иначе-то она никогда бы на бал не попала! Второй — бедный паренек — позаимствовал выходной костюм и сапоги у сына домохозяина и должен был вернуть их к определенному часу. Третий сказал, что никогда не ходил в незнакомые места без родителей, что отроду был послушным и таким останется, даже после конфирмации, и насмехаться тут негоже! Но другие все-таки посмеялись.
Словом, трое в лес не пошли; остальные же пустились в дорогу. Сияло солнце, щебетали птицы, конфирманты тоже пели и держались за руки, ведь обязанностей они пока не имели, были конфирмантами перед Господом Богом.
Вскоре, однако, двое самых младших устали и повернули обратно в город; еще две девочки сели на лужайке, принялись плести венки и тоже дальше не пошли, а остальные добрались-таки до ивовой рощи, где жил кондитер, и сказали друг другу:
— Смотрите-ка, вот он, лес, а колокола слыхом не слыхать, его не иначе как просто выдумали!
И в тот же миг в лесной глуши снова запел колокол, да так сладостно и торжественно, что четверо-пятеро решили непременно зайти поглубже в лес. А был он густой, дремучий, идти трудненько, смолки и анемоны тянулись на диво высоко, цветущие побеги вьюна и ежевики длинными гирляндами висели меж деревьями, в листве которых пели соловьи и играли солнечные зайчики. Сущая благодать! Только вот девочкам путь заказан — оглянуться не успеешь, как платье разорвешь. Кругом высились огромные скалы, поросшие многоцветными мхами, прохладные родники пробивались среди камней, и в журчании их словно бы отдавалось: «Бум-бум! Бом-бом!»
— Ну, это вряд ли колокол! — сказал один из конфирмантов, лег наземь и прислушался. — Пожалуй, надо вникнуть как следует!
Он остался на этом месте, другие же пошли дальше.
Через некоторое время они увидали впереди дом из коры и веток, пышная дикая яблоня, отягощенная плодами, склонялась над ним, словно желая осыпать кровлю всей своею благодатью; длинные цветущие побеги роз обвивали щипец, а на нем висел небольшой колокол. Его-то они, верно, и слышали. Да, на сей счет все были единодушны, только один юноша возразил: этот, мол, колокол слишком мал и слаб, чтобы голос его разносился на такое расстояние, на каком они его услыхали, и звучал он совсем иначе, за сердце брал. Говоривший был королевичем, а потому другие сказали:
— Этакому, как он, вечно надо умника из себя строить.
Дальше он пошел один, и с каждым шагом грудь его все больше полнилась лесною уединенностью. Пока он еще слышал маленький колокол, которому так радовались остальные, а порой, когда ветер задувал от кондитерской, слышал и песни, которые там пели за чаем. Однако ж и рокочущие удары чудесного колокола звучали громче, в скором времени ему показалось, будто вступил и орган, звук долетал слева, с той стороны, где сердце.
Тут в кустах зашуршало, и перед королевичем появился мальчуган в деревянных башмаках и в курточке, из которой давным-давно вырос — рукава даже до запястий не доставали. Королевич знал этого мальчугана, ведь был он тот самый, которому пришлось остаться дома, чтобы вернуть хозяйскому сынку костюм и сапоги. Исполнив уговор, он надел деревянные башмаки и старое, бедное платье и в одиночку отправился в лес, потому что колокол звучал так мощно, так проникновенно, что он не мог усидеть дома.
— Ну что ж, пойдем вместе! — сказал королевич.
Но бедный конфирмант в деревянных башмаках, вконец оробев, потеребил короткие рукава своей курточки, а потом сказал, что навряд ли сможет идти быстро, вдобавок он считал, что колокол надо искать по правую руку, ведь именно там помещается все великое и прекрасное.
— Значит, мы уже не встретимся! — сказал королевич, кивнув на прощание бедному мальчугану.
Тот исчез в самой чащобе темного леса, шипы и колючки рвали его бедную одежду, до крови царапали руки и ноги. Королевич тоже изрядно поцарапался, но дорогу ему все ж таки освещало солнце, и мы последуем за ним, как-никак он был бравый парень.
— Я хочу отыскать колокол и непременно отыщу! — повторял он. — До самого края света дойду, но отыщу!
Отвратительные мартышки сидели высоко на деревьях и ухмылялись, щеря зубы.
— Давайте его побьем! — верещали они. — Зададим ему трепку! Он же королевский сын!
Но он без устали шел все глубже в лес, где росли диковинные цветы — белые лилии с красными как кровь тычинками, лазоревые тюльпаны, шелестящие на ветру, — и яблони, чьи плоды выглядели точь-в-точь как большие блестящие мыльные пузыри. Только представьте себе, как эти деревья сверкали на солнце! На прелестных зеленых лужайках резвились олени и лани, а вокруг высились пышные дубы и буки, кора у иных потрескалась, и в трещинах зеленели трава и длинные побеги ползучих растений. Были здесь и большие пространства густого леса, среди которых порой попадались тихие озера, где то спокойно плавали, то хлопали крыльями белые лебеди. Королевич частенько останавливался и напрягал слух, порой ему чудилось, будто колокол звучит в глубине одного из этих бездонных озер, но тотчас же он понимал, что колокольный звон шел не оттуда, а из гущи лесных дебрей.
Солнце садилось, небо алело, словно охваченное пламенем, в лесу стало тихо-тихо, и путник преклонил колени, пропел вечерний псалом и воскликнул:
— Никогда не найти мне то, что я ищу! Солнце заходит, близится ночь, темная ночь, но еще-то разок я все ж таки, верно, могу увидеть круглое алое солнце, пока оно не скрылось за горизонтом. Влезу-ка я вон на те скалы, они поднимаются вровень с самыми высокими деревьями.
Цепляясь за побеги и корни растений, он полез вверх по сырым камням, ужи и жабы так и порскали от него врассыпную. До вершины он впрямь добрался прежде, чем солнце успело скрыться за горизонтом, и с этой высоты увидел море: огромное, прекрасное — глаз не отвесть! — раскинулось оно перед ним, длинными волнами набегая на берег, а солнце, точно гигантский алтарь, блистало там, где встречались море и небо, все сливалось в пламенных красках, лес пел, и море пело, и сердце юноши пело вместе с ними. Вся природа казалась огромным величественным храмом, цветы и трава — ткаными бархатными покровами, а само небо — беспредельным куполом. Солнце село, и алые краски погасли, зато вспыхнули мириады звезд, мириады алмазных светильников засияли на небосводе. Королевич простер руки к небу, морю и лесу, и в тот же миг из правого придела вышел бедный конфирмант, мальчуган в куртке с непомерно короткими рукавами и в деревянных башмаках. Добрался он сюда уже давно, своей дорогой. Молодые люди поспешили друг другу навстречу, взявшись за руки, стояли они в огромном храме природы и поэзии, а над ними торжественно звучал незримый колокол, и блаженные духи в танце вились вокруг него под ликующее «Аллилуйя»!
Примечания
«Колокол» (Klokken) — впервые опубликована в 1845 г. в журнале «Maanedsskrift for Born». «Как эта, так и почти все последующие сказки и истории — мои собственные сочинения. Словно семена, они лежали в моей душе, и довольно было определенного настроения, солнечного луча, капли горечи, чтобы они превратились в цветы». (См. Bemaerkninger til «Eventyr og historier», s. 388.)