В одном богатом поместье был сад дивной красоты, здесь росли диковинные цветы и деревья; заезжие гости восторгались великолепием сада; жители окрестных городов и деревень являлись по воскресеньям и в праздники и просили позволения осмотреть чудо; целыми школами привозили детей.
По ту сторону окружавшего сад забора, при дороге, рос огромный чертополох. Весь он, начиная с могучего, в несколько ответвлений, корня был таким большим и раскидистым, что его следовало бы величать кустом чертополоха. Однако никто не обращал на него внимания, за исключением старого осла, что таскал тележку молочницы. Этот изо всех сил тянул шею к кусту, приговаривая: «Какой ты красивый! Так бы тебя и съел!» Но вот беда, чересчур короткая веревка не давала ему полакомиться чертополохом.
Однажды в поместье устроили пышный праздник, самые прекрасные, самые высокородные столичные барышни почтили его своим присутствием. Была среди них гостья издалека, из заморской Шотландии; наследницу знатного рода, богатого и замками, и золотом, ее считали завидной невестой многие молодые люди, не говоря уж об их матушках.
Молодежь собралась на лужайке и затеяла игру в «крокет»: они гуляли меж цветников, и каждая девушка должна была выбрать понравившийся цветок и вставить его в петлицу одному из юношей; шотландка все смотрела, смотрела по сторонам, но не находилось цветка, чтобы порадовал ее душу, тогда она заглянула за забор, где рос огромный чертополох, увидела его крупные лиловые цветки, улыбнулась и попросила сына хозяев поместья сорвать ей такой.
— Это цветок Шотландии, — сказала она. — Он украшает собой наш герб. Сорвите его мне!
Юноша отломил для нее самый пышный цветок, исколов себе пальцы, словно это был не чертополох, а шиповник.
Девушка засунула цветок ему в петлицу, и молодой человек счел это за великую честь, к зависти остальных юношей, любой из которых с радостью променял бы цветок у себя в петлице на этот, полученный из прекрасных рук юной шотландки. И уж если хозяйский сын чувствовал себя польщенным, то что говорить о чертополохе, он был на седьмом небе от блаженства, словно его напоили росой и обласкали солнцем.
«Как я себя недооценивал, оказывается! — сказал он. — На самом деле место мое, несомненно, по ту сторону забора, в саду. Удивительно, куда только судьба по ошибке иной раз нас не забросит! Но ничего, часть меня уже перебралась за забор, и даже выше того, в петлицу хозяйского сына!»
С тех пор не успевал на чертополохе проклюнуться новый бутон, как куст первым делом рассказывал ему эту историю, а довольно скоро к ней добавилась еще одна — чертополох узнал, не из разговоров людей и не из птичьего гомона, а из самого воздуха, что повсюду, от заповедных тропок сада до гостиных господского дома, где двери и окна стоят нараспашку, вбирает в себя все звуки и несет их дальше, вот воздух и нашептал чертополоху, что прекрасная шотландка, своей рукой вставившая его цветок в петлицу хозяйскому сыну, теперь отдала ему и руку, и сердце в придачу. Молодые были чудесной парой, как принято говорить, прекрасной партией.
— Это моя заслуга! — твердил чертополох, вспоминая, как выглядел тот цветок, который он отрядил в петлицу. И куст вновь и вновь рассказывал об этом событии всем без исключения распускавшемся на нем бутонам.
— Наверняка меня пересадят в сад, — предрекал чертополох, — или в горшок даже, он тесный, правда, зато какой почет.
И чертополох так живо представил себе, как все будет, что заявлял без тени сомнения: «Меня пересадят в горшок!»
Это обещание чертополох давал каждому новому своему цветочку: он непременно будет жить в горшке, нет, бери выше, он попадет в петлицу. Хотя время шло, а ни в горшок, ни выше того, в петлицу, цветки чертополоха не попадали, бутон за бутоном насыщались светом и воздухом, они впитывали солнечное тепло днем и росу ночью, расцветали, распускались, и тогда к ним слетались пчелы и шмели, но их интересовало только приданное лиловых головок, сладкий мед, они выкачивали его и улетали, а цветки оставались вековать, и чертополох бушевал и называл пчел и шмелей скопищем ворюг. «Как бы я хотел исколоть их, — жаловался он. — Да вот не могу!»
Цветки свешивали головки, хирели, но на смену им распускались новые.
— Вовремя вы появились, — встречал их чертополох. — С минуты на минуту я ожидаю, что нас пересадят в сад.
Несколько неприметных маргариток и подорожников, росших поодаль, внимали его речам с глубоким восхищением, они верили каждому его слову.
Старый осел, таскавший тележку молочницы, по-прежнему зарился на раскинувшийся на обочине куст, но короткая веревка не дотягивалась туда.
В своем ожидании наш чертополох так часто думал о чертополохе шотландском, в родню к которому он себя записал, что под конец искренне уверился в том, что сам он родом из Шотландии, а на гербе ее изображены именно его родители. Так высоко возносился он в своих мечтах. Но большому чертополоху и мечты пристали большие.
— Когда происходишь из рода слишком знатного, иной раз и думать об этом боишься, — сказала росшая тут же крапива, которая тоже жила со смутным подозрением, что при надлежащем уходе и она могла бы оказаться «орхидеей».
Кончилось лето, прошла осень, с деревьев опали листья, цветы пахли уже не так сильно, зато окрасились в более густые и яркие тона. Ученик садовника распевал в саду за забором:
То вверх на горку,
То вниз под горку,
Вот и прошел еще год.
Молодые елочки в лесу жили ожиданием Рождества, хотя до него было еще далеко.
— А я так все тут и стою, — сетовал чертополох. — Никто и думать обо мне не думает, хоть это я свел их вместе, они обручились, а теперь уж и свадьбу сыграли, восьмого дня. Не попаду я в сад, не сойти мне с этого места.
Прошли еще несколько недель, и вот на кусте чертополоха остался один-единственный последний цветок в большой, мясистой чашечке. Он угнездился у самого корня, от холодного ветра краски его поблекли, красота померкла и обнажилась сама большая, как стручок, чашечка, похожая на посеребренный подсолнух.
И тут в сад вышла юная пара, теперь муж и жена. Они брели вдоль забора, и вдруг молодая женщина заглянула за него и вскрикнула: «Смотри-ка, огромный чертополох все еще стоит! Только без цветов».
— Нет, гляди, видишь, там остатки последнего цветка, — ответил юноша, показывая на серебристую чашечку.
— И тоже красиво! — воскликнула молодая женщина. — Надо украсить этим цветком раму свадебного портрета!
Пришлось молодому человеку вновь перелезать через забор, чтобы отломать серебристую чашечку. Он исколол юноше пальцы — обиделся, что тот обозвал его «остатками». А потом цветок попал за забор, в сад, оттуда в дом, и вот его внесли в зал, где стояла картина «Новобрачные». У жениха в петлице красовался цветок чертополоха. И разговор в зале зашел о нем и о серебристом репейнике, оставе последнего цветка, принесенном молодыми, которым решено было украсить раму картины.
И воздух унес разговоры с собой наружу.
— Чего только не доведется пережить на своем веку, — сказал куст чертополоха. — Мой первенец дошел до петлицы, мой последыш украсил собой раму. Где-то окончу свои дни я?
А старый осел косил на него глазом и звал:
— Иди ко мне, дружок мой аппетитный! Не могу я до тебя дотянуться. Веревка не пускает.
Но чертополох не отвечал, он думал. Чем больше он думал, тем задумчивее становился, так продолжалось до Рождества, когда чертополох наконец высказался:
— Если дети хорошо устроены, то родитель и местом под забором довольствоваться будет!
— Какое благородство! — восхитился луч солнца. — Знать, найдется достойное место и вам!
— В горшке или на раме картины? — спросил чертополох.
— В сказке! — ответил луч солнца.
И вот — сказка перед вами!
Примечания
«История чертополоха» (Hvad Tidselen oplevede) — впервые опубликована в 1870 г. (см. примеч. к истории «Предки птичницы Греты».) «Поводом для создания «Истории чертополоха» прослужило не что иное, как увиденный мной в поле близ Баснеса настолько великолепный экземпляр этого растения, что мне захотелось изобразить его в своей сказке». (См. Bemaerkninger til «Eventyr og historier», s. 410.)