«Каждый раз, когда умирает доброе дитя, с неба на землю спускается Божий ангел, берет его на руки, расправляет свои большие белые крылья и облетает все те места, что были дороги ребенку. Ангел собирает целый букет цветов, который относит Богу, а там они цветут еще пышнее, чем здесь, на земле. Всеблагой Господь прижимает цветы к своему сердцу, а цветок, понравившийся ему больше всех, целует, и тот обретает голос и способность воспевать великое блаженство».
Все это Божий ангел рассказывал умершему ребенку, неся его на небо, а ребенок слышал его, как во сне. Они летели над теми местами, где малыш когда-то играл, над садами, полными чудных цветов.
— Какие же нам с собой взять на небо, чтобы посадить там? — спросил ангел.
В саду рос статный, прекрасный розовый куст, но чья-то злая рука сломала его, и ветки, усыпанные большими полураскрытыми бутонами, печально обвисли.
— Бедный куст! — сказал ребенок. — Возьми его, чтобы он расцвел там, у Господа!
Ангел взял куст и поцеловал ребенка, и тот приоткрыл глаза. Они набрали роскошных цветов, но прихватили и презираемые всеми ноготки, и дикорастущие анютины глазки.
— Теперь у нас довольно цветов! — сказал ребенок.
Ангел кивнул, но они еще не были на пути к Господу.
Ночь стояла тихая, они летели над одной из самых узких улочек большого города. Мостовая была завалена соломой, золой и всяческим хламом: осколками тарелок, кусками алебастра, тряпками, тульями от шляп — словом, всем, что потеряло свой вид. Накануне был день переезда.
Ангел указал на валявшийся в этом хламе разбитый цветочный горшок и выпавший из него ком земли, оплетенный корнями большого увядшего полевого цветка, ни на что больше не годного, вот его и выбросили на улицу.
— Мы возьмем его с собой! — сказал он. — Я тебе расскажу про него, пока мы летим.
И ангел начал свой рассказ:
— На этой узкой улочке в полуподвале жил бедный больной мальчик. С самых ранних лет он был прикован к постели, когда он чувствовал себя получше, то мог на костылях раза два пройти по каморке взад и вперед — и все. Иногда летом в низенькое оконце полуподвала на полчаса заглядывало солнце и мальчик сидел, греясь в его теплых лучах, и, держа свои тонкие пальцы перед глазами, смотрел на просвечивавшую сквозь кожу алую кровь. И он представлял себе, что сегодня был на прогулке. О весенней зелени леса он знал только потому, что сын соседа обычно приносил ему первую распустившуюся веточку бука; мальчик держал ее над головой и мысленно переносился под сень буков, где светило солнце и пели птицы. Однажды весной соседский сын принес ему букетик полевых цветов, среди которых случайно оказался цветок с корешком. И мальчик посадил его в цветочный горшок, а горшок поставил на окно рядом с кроватью. Легкая рука посадила цветок: он рос, пускал побеги и каждый год цвел. Он стал для больного мальчика его собственным прекраснейшим садом, его самой большой ценностью на этой земле. Мальчик поливал его, ухаживал за ним и заботился о том, чтобы ни один солнечный луч, проникавший сквозь низкое окошко, не миновал его. Цветок врос ему в душу — только для мальчика он цвел, благоухал, только ему радовал глаз. К цветку обратился мальчик и в смертный час, когда Господь призвал его к себе. Вот уже год, как он у Господа, весь этот срок простоял цветок на окне, всеми забытый, он завял, засох, и его выбросили с прочим хламом на улицу. Но именно этот бедный засохший цветок мы и взяли в наш букет, потому что он доставил куда больше радости, чем самый роскошный цветок из сада королевы.
— Но откуда ты все это знаешь? — спросил ребенок, с которым ангел летел на небо.
— Я-то знаю! — ответил ангел. — Это ведь я был тем мальчиком, что ходил на костылях. Мне ли не узнать свой цветок.
Ребенок широко раскрыл глаза и посмотрел на прекрасное, счастливое лицо ангела, и в ту же минуту они оказались на небесах, у Господа, где царят радость и блаженство. Господь прижал мертвого ребенка к сердцу, и у того тоже выросли крылья, и оба ангела, взявшись за руки, полетели. Господь прижал к сердцу все цветы, а скромный, засохший полевой цветок поцеловал, и он обрел голос и запел вместе с остальными ангелами, парившими вокруг Господа: одни парили совсем близко от Него, другие описывали широкие круги подальше, третьи — еще дальше, и так до бесконечности, но все они были блаженны. И все они пели — и малые, и большие, и доброе, благословенное дитя, и скромный полевой цветок, засохший и выброшенный на узкую темную улочку вместе с прочим хламом в день, когда люди перебирались на другую квартиру.